Светлана Кузьмина, Эмма солнцева
О чём молчат горы
Иногда, чтобы услышать горы, нужно просто замолчать. В ночном лагере, где дети укутаны в пледы, а вожатые становятся рассказчиками, легенды не звучат — они случаются. Осетия — это не только высота и камень, это тропы, по которым идут не только ногами, но и памятью.
Мы пройдемся по ним. Без спешки. Через сказки, правду, любовь и потери.
Мы пройдемся по ним. Без спешки. Через сказки, правду, любовь и потери.
Когда гаснет дневной свет, а над палатками зажигаются первые звёзды, приходит время других маршрутов — тех, что не отмечены на карте. Сегодня мы отправляемся в путешествие по самым загадочным местам Северной Осетии. Нас ждут не просто тропы, а тропинки памяти, туманные ущелья и древние башни. И в этом походе проводниками станут лагерные легенды — те, что передаются у костра, вполголоса, будто кому-то ещё, помимо нас. Здесь граница между вымыслом и правдой всегда зыбка. Но ведь именно такие дороги запоминаются сильнее всего.
Главные точки нашего таинственного маршрута
— Ну что, вы готовы? — вожатый поправил налобный фонарик, свет его выхватил из темноты уголки глаз, и они заблестели лукавством. — Сегодня будет не просто костёр. Сегодня — сказка.
Дети обступили его полукругом. Кто-то уже завернулся в плед, кто-то шуршал в термосе, и только один мальчишка, самый младший, с важным видом уселся прямо на землю — на пенку, как велено, но всё равно ближе всех к вожатому.
Дети обступили его полукругом. Кто-то уже завернулся в плед, кто-то шуршал в термосе, и только один мальчишка, самый младший, с важным видом уселся прямо на землю — на пенку, как велено, но всё равно ближе всех к вожатому.
— А расскажи ту… — протянул он. — Про сына алдара, где он спас город от чудищ хвостатых.
— Ты её каждый раз просишь, Эмиль, — усмехнулся вожатый. — Ну хорошо…— А вы знали, что у самого настоящего алдара были дочери? — Сослан смотрит на ребят поверх пламени. — Красивые такие, что даже луна стеснялась светить, когда они выходили на балкон. Но он спрятал их в железную башню, чтобы никто и никогда не увёл. Говорят, кормил их сам бог. Даже младший сын алдара — Сосланбек — не знал, что у него есть сёстры.
Он вырос смелым — стрелял точно, говорил редко. Однажды подстрелил кувшин девушки, просто из дерзости. Та пожаловалась ведьме, своей матери, и та бросила ему вызов: если ты мужчина — найди своих сестёр.
Он пошёл в горы, нашёл башню, и в ней — девушек, повёл их в церковь, а там появились трое: с телами людей, но с хвостами змей. Они утащили сестёр.
Сосланбек остался один. Стыд, вина, дорога — всё, что у него было. Поговаривают, он по сей день ходит по лесам и горам и все ищет и ищет.
— Вот такая сказка, — сказал Сослан. — Только сказка ли?
Он говорил просто, не торопясь. Слова ложились мягко, как угли в костре. Из темноты доносилось потрескивание веток, а в вышине звёзды, казалось, слушали вместе со всеми. Вожатого звали Сослан — и, как и положено вожатому, он знал сказок больше, чем можно было бы запомнить.
— Ты её каждый раз просишь, Эмиль, — усмехнулся вожатый. — Ну хорошо…— А вы знали, что у самого настоящего алдара были дочери? — Сослан смотрит на ребят поверх пламени. — Красивые такие, что даже луна стеснялась светить, когда они выходили на балкон. Но он спрятал их в железную башню, чтобы никто и никогда не увёл. Говорят, кормил их сам бог. Даже младший сын алдара — Сосланбек — не знал, что у него есть сёстры.
Он вырос смелым — стрелял точно, говорил редко. Однажды подстрелил кувшин девушки, просто из дерзости. Та пожаловалась ведьме, своей матери, и та бросила ему вызов: если ты мужчина — найди своих сестёр.
Он пошёл в горы, нашёл башню, и в ней — девушек, повёл их в церковь, а там появились трое: с телами людей, но с хвостами змей. Они утащили сестёр.
Сосланбек остался один. Стыд, вина, дорога — всё, что у него было. Поговаривают, он по сей день ходит по лесам и горам и все ищет и ищет.
— Вот такая сказка, — сказал Сослан. — Только сказка ли?
Он говорил просто, не торопясь. Слова ложились мягко, как угли в костре. Из темноты доносилось потрескивание веток, а в вышине звёзды, казалось, слушали вместе со всеми. Вожатого звали Сослан — и, как и положено вожатому, он знал сказок больше, чем можно было бы запомнить.
— Можно не сказку? — перебила его девочка. — А… легенду. Настоящую. Чтобы до мурашек.
Сослан кивнул.
— Хорошо. Тогда слушайте. Это история о мёртвом городе — Даргавсе. В Осетии его зовут Долиной мёртвых. Стоит он среди гор, как забытый шёпот времени.
Когда-то здесь жили старейшины, хранители рода. И чтобы не забывать своих, строили усыпальницы. Не просто могилы, а целые дома для ушедших. Они верили: смерть — не конец, а путь домой.
Каждая гробница — как письмо потомкам. А внутри — лодки, хотя рядом и воды не было. Это был их путь в загробный мир: как будто они плывут сквозь время, сквозь небо, туда, где ждут предки.
Рассказывают, однажды сюда пришла чума. Люди умирали быстро. Тогда они сами запирались в склепах — чтобы не заразить других. Сами шли навстречу смерти. Тихо. Гордо. Словно знали: это и есть последняя жертва.
И если поднимешься туда утром, когда туман застилает долину — может показаться, что это не гробницы, а дома, где кто-то всё ещё живёт.
Сослан кивнул.
— Хорошо. Тогда слушайте. Это история о мёртвом городе — Даргавсе. В Осетии его зовут Долиной мёртвых. Стоит он среди гор, как забытый шёпот времени.
Когда-то здесь жили старейшины, хранители рода. И чтобы не забывать своих, строили усыпальницы. Не просто могилы, а целые дома для ушедших. Они верили: смерть — не конец, а путь домой.
Каждая гробница — как письмо потомкам. А внутри — лодки, хотя рядом и воды не было. Это был их путь в загробный мир: как будто они плывут сквозь время, сквозь небо, туда, где ждут предки.
Рассказывают, однажды сюда пришла чума. Люди умирали быстро. Тогда они сами запирались в склепах — чтобы не заразить других. Сами шли навстречу смерти. Тихо. Гордо. Словно знали: это и есть последняя жертва.
И если поднимешься туда утром, когда туман застилает долину — может показаться, что это не гробницы, а дома, где кто-то всё ещё живёт.
Дети затаили дыхание. Молчали даже старшие. Когда он закончил, огонь уже трещал по-другому — как будто знал, что теперь всё по-серьёзному.
— А бывало так, — тихо спросила одна девочка, — чтобы… хорошее случалось?
Сослан улыбнулся и посмотрел в темноту, как будто ждал, пока там что-то подтвердит его мысль.
— Да. Бывало. На самой границе небес и земли стояла крепость Дзигвис, и однажды туда пришла любовь…
Давным-давно были две семьи: одна жила на восточном склоне, другая — на западном. Ссорились они всегда: за землю, за воду, за скот, но однажды сын с востока встретил дочь с запада. И всё. Мир кончился — началась любовь.
Они тайно встречались на горном перевале. Под звёздами клялись, что положат конец вражде. И в ту ночь им приснился один и тот же сон: высоко в небе — крепость. Каменная, как воля, светлая, как утро.
— Построим её? — спросил он.
— Только вместе, — ответила она.
И начали. Камень к камню, песня к песне. Говорят, в этой крепости не было дверей — только арки. Потому что входить могли все, кто несёт добро. Когда родные узнали — было поздно злиться. Крепость назвали Дзигвис — «место в облаках». Она до сих пор стоит, если знаешь, где смотреть.
— А бывало так, — тихо спросила одна девочка, — чтобы… хорошее случалось?
Сослан улыбнулся и посмотрел в темноту, как будто ждал, пока там что-то подтвердит его мысль.
— Да. Бывало. На самой границе небес и земли стояла крепость Дзигвис, и однажды туда пришла любовь…
Давным-давно были две семьи: одна жила на восточном склоне, другая — на западном. Ссорились они всегда: за землю, за воду, за скот, но однажды сын с востока встретил дочь с запада. И всё. Мир кончился — началась любовь.
Они тайно встречались на горном перевале. Под звёздами клялись, что положат конец вражде. И в ту ночь им приснился один и тот же сон: высоко в небе — крепость. Каменная, как воля, светлая, как утро.
— Построим её? — спросил он.
— Только вместе, — ответила она.
И начали. Камень к камню, песня к песне. Говорят, в этой крепости не было дверей — только арки. Потому что входить могли все, кто несёт добро. Когда родные узнали — было поздно злиться. Крепость назвали Дзигвис — «место в облаках». Она до сих пор стоит, если знаешь, где смотреть.
Дети слушали всё жаднее. Кто-то подвинулся ближе. Кто-то — положил голову на плечо соседу. И тут в круг шагнула девушка — светловолосая, в сером худи с отпечатком травы на коленях — Варвара.
— Вы про легенды? — переспросила она, присаживаясь на корточки. — Я, наверное, не знаю ни одной… — девушка покраснела, словно призналась в чём-то постыдном.
— Тогда расскажи, что знаешь, — мягко сказал Сослан.
Варвара замолчала. Сделала вдох.
— Это не сказка. Не легенда. Но… это правда. И она страшная. Просто в неё трудно верить. Наверное, даже не хочется.
Дети замолкли. Кто-то перестал шептаться, кто-то отложил сплюснутый зефир.
— Это было в 2002 году. В сентябре. В Осетии. В Кармадонском ущелье. Там красиво — очень. Горы будто сошлись плечами, образуя проход, а между ними — бурная река, обрывистые склоны, и ледник, Колка, с горы Казбека сползает вниз. Никто тогда не думал, что он... оживёт.
— Вы про легенды? — переспросила она, присаживаясь на корточки. — Я, наверное, не знаю ни одной… — девушка покраснела, словно призналась в чём-то постыдном.
— Тогда расскажи, что знаешь, — мягко сказал Сослан.
Варвара замолчала. Сделала вдох.
— Это не сказка. Не легенда. Но… это правда. И она страшная. Просто в неё трудно верить. Наверное, даже не хочется.
Дети замолкли. Кто-то перестал шептаться, кто-то отложил сплюснутый зефир.
— Это было в 2002 году. В сентябре. В Осетии. В Кармадонском ущелье. Там красиво — очень. Горы будто сошлись плечами, образуя проход, а между ними — бурная река, обрывистые склоны, и ледник, Колка, с горы Казбека сползает вниз. Никто тогда не думал, что он... оживёт.
Она посмотрела поверх пламени. Дым скользнул вверх, будто вытягивая память.
— В ущелье была съёмочная группа. Они снимали фильм «Связной». Главный актёр — Сергей Бодров. Он был... ну, такой, каким хочется стать. Добрый. Настоящий. Его любили.
Она замолчала на секунду.
— В тот день погода была ясной, потом вдруг небо помутнело. Говорят, ледник сошёл за несколько минут. Представьте: в два раза быстрее поезда. Стена изо льда, камней, грязи. Полтора километра в ширину. И высотой с девятиэтажку. Он нёсся, как зверь, но не рычал — молчал.
Мальчик в пледе с динозаврами обнял колени. Сослан слегка наклонился вперёд, но не перебивал.
— Никого не нашли. Ни Бодрова. Ни операторов. Ни палаток. Ничего. Как будто ущелье их проглотило и спрятало навсегда. Только глыбы. Только ледяной мусор. Там, говорят, даже часы остановились. Замерзло время.
Она провела пальцем по щеке — как будто стирала что-то невидимое.
— В новостях тогда говорили: «Смерч из льда», или «Горы отомстили».
— А почему никто не сбежал? — тихо спросила девочка.
— Потому что не было времени. Всё произошло за секунды. Всё — и конец.
Небо над лагерем темнело. Тени от сосен расплывались, становясь похожими на тех самых великанов.
— С тех пор туда приезжают. Ставят свечи. Камни. Пишут письма. Надеются, что найдут хоть что-то. Частицу. Молнию от куртки. Фото. Вещь. А находят только лед, который снова сползает вниз.
Вокруг наступила тишина, такая же мертвая, как тогда, в далеком 2002 году. Лишь изредка потрескивали угли в костре и высокие ели перешептывались друг с другом, будто вспоминали ту трагедию…
— В ущелье была съёмочная группа. Они снимали фильм «Связной». Главный актёр — Сергей Бодров. Он был... ну, такой, каким хочется стать. Добрый. Настоящий. Его любили.
Она замолчала на секунду.
— В тот день погода была ясной, потом вдруг небо помутнело. Говорят, ледник сошёл за несколько минут. Представьте: в два раза быстрее поезда. Стена изо льда, камней, грязи. Полтора километра в ширину. И высотой с девятиэтажку. Он нёсся, как зверь, но не рычал — молчал.
Мальчик в пледе с динозаврами обнял колени. Сослан слегка наклонился вперёд, но не перебивал.
— Никого не нашли. Ни Бодрова. Ни операторов. Ни палаток. Ничего. Как будто ущелье их проглотило и спрятало навсегда. Только глыбы. Только ледяной мусор. Там, говорят, даже часы остановились. Замерзло время.
Она провела пальцем по щеке — как будто стирала что-то невидимое.
— В новостях тогда говорили: «Смерч из льда», или «Горы отомстили».
— А почему никто не сбежал? — тихо спросила девочка.
— Потому что не было времени. Всё произошло за секунды. Всё — и конец.
Небо над лагерем темнело. Тени от сосен расплывались, становясь похожими на тех самых великанов.
— С тех пор туда приезжают. Ставят свечи. Камни. Пишут письма. Надеются, что найдут хоть что-то. Частицу. Молнию от куртки. Фото. Вещь. А находят только лед, который снова сползает вниз.
Вокруг наступила тишина, такая же мертвая, как тогда, в далеком 2002 году. Лишь изредка потрескивали угли в костре и высокие ели перешептывались друг с другом, будто вспоминали ту трагедию…
Сход ледника Колка — природная катастрофа, произошедшая 20 сентября 2002 года в Кармадонском ущелье в Северной Осетии. В результате неё погибли и пропали без вести 125 человек, в их числе съёмочная группа фильма «Связной» во главе с режиссёром и актёром Сергеем Бодровым-младшим.
Как это было
Предшествующие события
Учёные не пришли к единому мнению о причинах схода ледника. Выдвигались несколько версий:
Сейсмические толчки. 14 июля и 22 августа в районе ледника прошли два землетрясения, которые могли спровоцировать смещение породы.
Обвалы висячих ледников. Крупные скальные и ледовые обвалы начались между 28 июля и 19 августа 2002 года, к 20 сентября обвалы практически завершились.
Климатические условия. В предыдущие годы по всему Кавказу наблюдалось интенсивное таяние льда, что насытило ледник водой.
Процесс схода
В 20 часов 8 минут 30 секунд с восточного отрога горы Джимарайхох сорвалась глыба висячего ледника объёмом около 8 миллионов кубометров. Она упала на тыловую часть ледника Колка, создав ледовый обвал и селевой поток.
Скорость схода составила около 150–200 км/ч. Ледово-каменная масса устремилась вниз по долине реки Геналдон, сокрушая всё на своём пути.
Основная часть потока остановилась у скалистой расщелины «Кармадонских ворот», через которую было выброшено более 10 миллионов кубометров воды, обломков скальных пород и льда.
Скорость схода составила около 150–200 км/ч. Ледово-каменная масса устремилась вниз по долине реки Геналдон, сокрушая всё на своём пути.
Основная часть потока остановилась у скалистой расщелины «Кармадонских ворот», через которую было выброшено более 10 миллионов кубометров воды, обломков скальных пород и льда.
Последствия
Разрушены строения, базы отдыха, линии электропередачи.
Перекрыто течение реки Геналдон, образовалось несколько запрудных озёр.
Частично затопило село Горная Саниба.
Исчезла теснина Кармадонского ущелья.
Перекрыто течение реки Геналдон, образовалось несколько запрудных озёр.
Частично затопило село Горная Саниба.
Исчезла теснина Кармадонского ущелья.
В этот момент появился Старший. Его так и звали — Старший.
— Почему не спим? — с прищуром.
— Да так… — Сослан пожал плечами. — Про любовь рассказывали.
— Любовь… — вздохнул Старший. — Вот я в юности так любил одну девушку.
— А вы всё ещё вместе? — спросил кто-то из детей. Вопрос прозвучал негромко, почти с опаской — как будто боялись спугнуть память.
Старший усмехнулся. В его взгляде мелькнуло что-то далёкое — как звезда.
— Эхх… нет. Но она — навсегда осталась там. На той самой скамейке.
— На какой?
Он посмотрел вверх, будто через горы, время и облака.
— В Архоне. Есть там одно место… между скал, среди зарослей и можжевельника, в стороне от троп. Когда ты туда доходишь, открывается такой вид, что дыхание застревает. И стоит там скамейка. Обычная. Деревянная. Только на ней вырезано: «Счастье не за горами, оно в горах».
Он сделал паузу. Кто-то из детей прошептал слова за ним.
— Но сначала там было другое, — продолжил Старший. — Я сам её поставил, много лет назад. Тогда на спинке значилось: «Катя, я тебя люблю». Я написал это, когда в последний раз видел её глаза. Мы были детьми, и всё вокруг казалось в первый раз. Горы, облака, камни, даже любовь — как будто её изобрели только для нас.
— А потом? — тихо спросила Варвара.
— Потом прошло время. Скамейку кто-то покрасил. Надпись исчезла. Но однажды я вернулся и увидел новую. Кто-то, не зная меня и не зная Катю, написал: «Счастье не за горами, оно в горах».
Он на мгновение замолчал.
— И я понял — значит, всё не зря. Значит, кто-то ещё нашёл там то же самое. Своё счастье.
— Почему не спим? — с прищуром.
— Да так… — Сослан пожал плечами. — Про любовь рассказывали.
— Любовь… — вздохнул Старший. — Вот я в юности так любил одну девушку.
— А вы всё ещё вместе? — спросил кто-то из детей. Вопрос прозвучал негромко, почти с опаской — как будто боялись спугнуть память.
Старший усмехнулся. В его взгляде мелькнуло что-то далёкое — как звезда.
— Эхх… нет. Но она — навсегда осталась там. На той самой скамейке.
— На какой?
Он посмотрел вверх, будто через горы, время и облака.
— В Архоне. Есть там одно место… между скал, среди зарослей и можжевельника, в стороне от троп. Когда ты туда доходишь, открывается такой вид, что дыхание застревает. И стоит там скамейка. Обычная. Деревянная. Только на ней вырезано: «Счастье не за горами, оно в горах».
Он сделал паузу. Кто-то из детей прошептал слова за ним.
— Но сначала там было другое, — продолжил Старший. — Я сам её поставил, много лет назад. Тогда на спинке значилось: «Катя, я тебя люблю». Я написал это, когда в последний раз видел её глаза. Мы были детьми, и всё вокруг казалось в первый раз. Горы, облака, камни, даже любовь — как будто её изобрели только для нас.
— А потом? — тихо спросила Варвара.
— Потом прошло время. Скамейку кто-то покрасил. Надпись исчезла. Но однажды я вернулся и увидел новую. Кто-то, не зная меня и не зная Катю, написал: «Счастье не за горами, оно в горах».
Он на мгновение замолчал.
— И я понял — значит, всё не зря. Значит, кто-то ещё нашёл там то же самое. Своё счастье.
Костёр потрескивал, будто соглашаясь. Тишина, накатившая следом, была не пустой — она была полной. Полной звёзд, дыхания, и истории, которую не надо было объяснять.
Тишину прервал сторож, запыхавшийся, с фонариком в руке:
— Там мужчина пришёл… Замученный весь… Говорит, что заблудился.
Старший резко встал. Наклонился к Сослану, что-то коротко прошептал. Сослан кивнул и тут же исчез за дверью.
— А куда он? — спросил один из мальчиков.
— За рогом.
— А зачем?
— Для таких, как он, нельзя просто дать воду. Нужен рог.
Из темноты, освещённой одним фонарём, появился силуэт — мужчина с плечами, припорошенными пылью, с глазами, как у тех, кто долго шёл в одиночестве. Он появился, как будто сошел с одной из тех историй.
Он стоял у ворот, опершись на перила.
Старший вышел ему навстречу. Из-за угла вернулся Сослан с рогом, наполненным вином. Молча протянул его Старшему. Тот подошёл к незнакомцу, и не сказав ни слова, вручил рог. Мужчина взял его и выпил до дна.
Сделал вдох — и только тогда началась речь. Как будто рог не просто был сосудом — он был ключом. К его голосу. К памяти. К возвращению.
Сначала медленно. Потом быстрее. Он говорил, не останавливаясь. О пропавших сестрах. О том, как свернул не туда. Как боялся, что ночь накроет его в ущелье. Как думал, что никто не найдёт.
Старший положил ему руку на плечо и повёл внутрь. Спокойно. Как будто всё уже хорошо. Дети молчали. Через пару минут он вернулся.
— А почему вы ему в рог налили? — спросил кто-то. — Можно же было в стакан!
Старший усмехнулся, сел обратно у костра.
— Если бы я дал ему стакан, он бы мог сделать глоток, потом поставить его на стол. А с рогом так нельзя. Его нужно допить до конца. Потому что рог, недопитый, не поставить. Он упадёт. А с ним — разговор. А нам нужно было, чтобы он говорил, чтобы убедиться, что он не опасен.
Тишину прервал сторож, запыхавшийся, с фонариком в руке:
— Там мужчина пришёл… Замученный весь… Говорит, что заблудился.
Старший резко встал. Наклонился к Сослану, что-то коротко прошептал. Сослан кивнул и тут же исчез за дверью.
— А куда он? — спросил один из мальчиков.
— За рогом.
— А зачем?
— Для таких, как он, нельзя просто дать воду. Нужен рог.
Из темноты, освещённой одним фонарём, появился силуэт — мужчина с плечами, припорошенными пылью, с глазами, как у тех, кто долго шёл в одиночестве. Он появился, как будто сошел с одной из тех историй.
Он стоял у ворот, опершись на перила.
Старший вышел ему навстречу. Из-за угла вернулся Сослан с рогом, наполненным вином. Молча протянул его Старшему. Тот подошёл к незнакомцу, и не сказав ни слова, вручил рог. Мужчина взял его и выпил до дна.
Сделал вдох — и только тогда началась речь. Как будто рог не просто был сосудом — он был ключом. К его голосу. К памяти. К возвращению.
Сначала медленно. Потом быстрее. Он говорил, не останавливаясь. О пропавших сестрах. О том, как свернул не туда. Как боялся, что ночь накроет его в ущелье. Как думал, что никто не найдёт.
Старший положил ему руку на плечо и повёл внутрь. Спокойно. Как будто всё уже хорошо. Дети молчали. Через пару минут он вернулся.
— А почему вы ему в рог налили? — спросил кто-то. — Можно же было в стакан!
Старший усмехнулся, сел обратно у костра.
— Если бы я дал ему стакан, он бы мог сделать глоток, потом поставить его на стол. А с рогом так нельзя. Его нужно допить до конца. Потому что рог, недопитый, не поставить. Он упадёт. А с ним — разговор. А нам нужно было, чтобы он говорил, чтобы убедиться, что он не опасен.
Старший кивнул Сослану. Тот поднялся.
— Всё. Время спать.
Варвара достала из рюкзака старый, потрёпанный фотоальбом.
— Вот, — сказала она. — Вот где я была!
И в свете костра на жёлтых страницах проступили горы, руки, лица, силуэты и солнце — в каждом кадре.
Где-то в темноте еле слышно заскулил ветер. Будто вспоминал всё, что услышал у этого костра.
И, может быть, он унесёт сказку в следующий лагерь. А может — в сон.
Тишина ложилась мягко. Сон подходил.
— Всё. Время спать.
Варвара достала из рюкзака старый, потрёпанный фотоальбом.
— Вот, — сказала она. — Вот где я была!
И в свете костра на жёлтых страницах проступили горы, руки, лица, силуэты и солнце — в каждом кадре.
Где-то в темноте еле слышно заскулил ветер. Будто вспоминал всё, что услышал у этого костра.
И, может быть, он унесёт сказку в следующий лагерь. А может — в сон.
Тишина ложилась мягко. Сон подходил.
